Протоиерей Александр Мень,
Из книги «РАДОСТЬ СЛУЖЕНИЯ»
(Домашние беседы)
Как я вам уже не раз говорил, наше время напоминает первые времена христианства, и активность сейчас все больше должна переходить в руки активных мирян. Это началось уже давно. Вопреки сложившемуся в Средние века разделению на Церковь учащую и Церковь учимую, на мирян и клириков, в конце прошлого — начале нашего века все больше и больше стали переходить на активное участие мирян в проповеди и просвещении. Миссионеры, как в России, так и за рубежом, уже нередко были не клириками, а людьми светскими. Это общее движение, которое выразилось в специальном, мощном, глобальном движении на Западе. Я имею в виду Католическую церковь, в которой апостолаты мирян нашли отражение в специальном документе Ватиканского Собора. У нас они имеют свою, совершенно специфическую историю и характеристику. В нашей Церкви это стало необходимо не только в силу изменившихся социальных условий, но в силу того обстоятельства, что духовенства мало, оно загружено, так сказать, чисто богослужебным и требным трудом, и поэтому далеко не все священники могут делать то, что необходимо делать сейчас. Более того, священники связаны целым рядом обязательств — сложности и трудности их работы. Поэтому активные миряне нужны.
Молодые люди, которые сразу же рвутся в семинарии, вызывают у меня удивление, потому что на самом деле надо быть хорошими мирянами. Не обязательно быть священниками. Сегодня не хватает именно активных мирян. Но что значит «активных мирян»? Прежде всего, эти миряне должны быть богословски подготовлены не менее, чем священники. В этом нет ничего невозможного.
На самом деле то, что проходят в семинариях, это в удвоенной, утроенной дозе доступно каждому мыслящему, образованному человеку. Вспомним о том, что наиболее крупные богословы в России часто бывали мирскими штатскими лицами. Вспомним Соловьева, Бердяева, обоих Трубецких. Да и Булгаков долгое время был мирянином. Вспомним Федотова. Почти весь русский религиозный «Ренессанс» был связан с деятельностью активных мирян, а не духовенства.
У нас просто нет выбора. Нам надо, чтобы вы были подготовлены и достаточно компетентны. И меня, признаться, берет досада и изумление, когда иногда некоторые из вас, ходившие в нашу церковь уже многие годы, вдруг мне задают какой-то элементарный вопрос, о котором можно справиться в любом богословском справочнике, и в любой богословской книге об этом написано тысячу раз, и лучше, чем я это скажу.
Что это такое? Леность мысли или просто леность? Нет. Я думаю, что это просто привычка обращаться ко мне. Но я думаю, что нынешние обстоятельства жизни заставляют нас от этой привычки отходить. Я вовсе не отказываюсь отвечать на ваши вопросы и в какой-то степени для этого здесь и нахожусь, но просто я хочу, чтобы в тех сферах, в которых вы легко можете стать довольно быстро сами компетентными, чтобы в этих сферах вы могли достаточно разбираться. Но и этого мало, надо не только самим понимать — это лишь первая ступень, — а помочь духовенству в работе с другими людьми.
Я вовсе не призываю вас к так называемой религиозной пропаганде. Это отвратительное слово, и я его очень не люблю. И вообще Церкви чужда пропаганда. Церковь дает свидетельство, проповедь веры. Это совсем другое. Проповедь веры ничего не навязывает, она отвечает на вопросы мира.
Вы должны уметь отвечать на вопросы мира, на вопросы окружающих вас людей. И если, например, приходит человек, который собирается креститься, или новокрещенный человек не понимает основ веры, уверяю вас, что было бы гораздо проще, если бы их дал ему мирянин. Вы тогда сразу скажете, что «вот у священника авторитет, он на это поставлен, и т. д.»… Да, так сложилось, и тем не менее, надо это преодолеть. А говорить о Христе с авторитетом даже совсем не нужно. Говорить о нашей вере авторитарно — вредно. И навязывать что-то совсем отвратительно. Нужно научиться говорить так, чтобы не насиловать человеческую свободу, надо говорить так, чтобы не пользоваться костылями и скрываться за саном или за чем-то еще. Вы просто христианин, который свидетельствует, и надо, чтобы ваше свидетельство было само по себе ценно и привлекало внимание человека.
Конечно, есть проблемы, когда надо обратиться к священнику. Но если из десяти вопросов восемь вы разрешите сами (я имею в виду вопросы преимущественно теоретические) — это уже немало. Естественно, когда речь идет, может быть, о ваших личных проблемах, их желательно обсуждать со священником. Но мы сейчас говорим о христианском просвещении, о понимании христианства и усвоении его в жизни.
Значит, если из десяти случаев восемь вы сможете разобрать сами, то это будет большой прогресс. Иначе у меня возникает такое чувство, что если я завтра умер, то все бы как-то развалилось. А так не должно быть, потому что мы хотим, чтобы Церковь жила и существовала, и чтобы все посеянное росло, а не возвращалось к семени. Ничего невозможного в этом нет. Только надо серьезно подойти к проблемам христианского просвещения, мировоззрения, богословия. Так же серьезно подойти к проблемам христианской этики, потому что богословие без этики, без молитвы, без духовной жизни — не только медь звенящая, а я бы назвал это гораздо грубее — это просто пустая шайка в бане без воды, никому не нужная, и еще вдобавок дырявая [все смеются].
Больше того, богословие, разрушенное этикой, дискредитирует христианство. Человек, который щеголяет разрушенной этикой в жизни, лучше пусть прячет свое христианство, пусть он скрывает, что он христианин и Бог его примет, как грешника. Но зато он не принесет соблазна другим людям.
Таковы мои пожелания. Я думаю, я повторюсь, если скажу, что ничего невозможного в этом нет. Мы располагаем всеми данными для того, чтобы стать сознательными, разумными христианами, живущими в этом обществе сегодня, здесь, и можем принести пользу для своей Церкви, для того общества, в котором мы живем.
Comments